ГЛАВНОЕ МЕНЮ   ВОСПОМИНАНИЯ   ДОКУМЕНТЫ   СРАЖЕНИЯ   ТАНКИ   АРТИЛЛЕРИЯ

Владимир Матвеевич Зимаков

Часть I. Бронебойщики.

Владимир Матвеевич Зимаков. Галати (Galati), Румыния. 9 Мая 1945 г. (Из архива В.М.Зимакова)

О начале войны я узнал, когда немецкие самолеты начали бомбить Смоленск, где мы тогда жили. Это было либо 22го, либо 23го июня. Наша семья эвакуировались, а в 1943 году, по достижении 18 лет, меня призвали в армию.

Привезли нас сначала в Моршанск, что в Тамбовской губернии, а потом погрузили в эшелон и отправили на учебу в Меликесские лагеря в Ульяновской области. Белье нам выдали новое, а вот обмундирование старенькое, видимо, снятое с наших же убитых - видны были аккуратненько заштопанные пулевые и осколочные отверстия. А мороз-то какой был! Нам еще ничего - на нас шинель, теплое и х/б белье, ботинки с теплыми обмотками. А вот прислали узбеков - ой, несчастные люди! Так вот, им разрешили халаты под шинелью носить. Хотя там особо не замерзнешь - атака, пробежка, да марш бросок раз в 10 дней по 20 километров. В вещмешок 16 килограммов песка насыпят, винтовочку взял - и вперед. Вот так - с января по март. В марте нас построили и говорят: "У кого 7 классов и выше - три шага вперед". Я вышел, поскольку у меня было 8 классов образования. В основном же у нас были крестьянские ребята с образованием 5-6 классов, а то и вообще необразованные. Отобрали нас человек сто и отправили в офицерское училище. Вещички взяли и вперед. Ну, какие у нас вещи?! - пара белья, мыло черное хозяйственное и полотенце. Даже зубной щетки ни у кого не было: не положено было. У немцев в рюкзак посмотришь: там и щеточка зубная, и порошок, и эрзац-мыло - по-немецки все аккуратно сделано. А это эрзац-мыло было корявое такое: в нем песок что ли был. Скоро не смылишь.

Трое суток ехали из Меликесса в город Кинель, что под Самарой. Определили нас в 3-е Кубышевское пехотное училище, казармы которого располагались в 140 километрах от Волги. Нас обмундировали во все курсантское, как до войны - яловые сапоги, шерстяная гимнастерка, диагоналевые штаны. После шестимесячного курса нас должны были отправить на фронт, и уже там, на фронте, присвоить звание младшего лейтенанта. А сколько этих лейтенантов на фронте ложилось- ой! Мало кто выживал! Как попал на фронт - на снайпера точно наткнется. У нас же не могут защитить человека: у офицеров и гимнастерка другая и фуражечка, а не пилотка. У немцев снайперы хорошо стреляли.

Обучение расчетов ПТР.

Вот, два месяца мы проучились и вдруг приказ - отправить старший курс на фронт. Все бы ничего, да обмундирование для них не пришло. Поэтому нас раздевают, их одевают в наше, а нам дают нашу старую одежду, а вместо ботинок, которых почему-то уже не было, дали лапти и белые обмотки.

И вот мы в лаптях месяца два, пока обмундирование не прислали, ходили. В общей сложности в этом училище месяца 3 проучились, и его расформировали, а нас повезли в Инзу, в кузницу младшего комсостава - сержантов готовили. Там был огромный лагерь в сосновом лесу. А нары там трехэтажные, а крысы там вот такие - как лошади! Там было так: учебная бригада, а в ней пулеметный, артиллерийский, ПТР и танковый полки. Так я попал в полк ПТР. Учили нас неплохо: много стреляли и из винтовки, и из автомата, и, конечно, из ружей Дягтерева и Симонова. Дегтярев в плечо здорово отдает, а у Симонова толчка почти не ощущаешь, да у него еще 5 патронов в обойме и полуавтоматическая подача. Из ПТР мы стреляли по фанерному макету движущегося танка. Куда стреляли? Если прямо на тебя танк движется, то надо либо по смотровой щели бить, либо под башню, чтобы ее заклинить. А пойди попробуй с 500 метров попасть в смотровую щель! Некоторые попадали, но мне не удавалось. Да, еще можно гусеницу разбить, если удачно попасть. А уж как он встал, его либо ПТРовцы, либо артиллеристы добьют. Ну, а если танк бортом подставился, то в боекомплект попасть - милое дело. Это такой взрыв, такой фейерверк! Все разваливается на части, башня с пушкой летят в сторону... Красиво! Солдаты "Ура!" орут, подпрыгивают, шапки вверх бросают. Вот так мы свою "Фердинанд" и подбили, но об этом дальше.

Учили нас буквально три месяца, присвоили звание "сержант" - и на фронт. Ехали на фронт месяца два. Пока ехали, из эшелона погибло человек 20 - кругом все заминировано. Один чудак матрос, мину-лягушку отсоединил. Как уж он умудрился?! Вот голова садовая! Тут еще зеваки молодые, необстрелянные вокруг него собрались: "Вот, - говорит, - смотрите как она подпрыгнет, я ее поймаю и она не взорвется". Она подпрыгнула да и взорвалась. Ему руку оторвало и кишки вывалились. Еще одного убило и троих ранило.

Под Старый Оскол приехали, а там мост взорван, и мы застряли. Курская битва недели две как закончилась, и, пока эшелон стоял, нас рассредоточили и заставили трупы зарывать. Танкистов из танков вынимали и немецких, и наших. Трупный запах! Потом привыкли, а поначалу рвало всех. А что делать? Танков там набито было - ой! Там некоторые прям друг с другом сцепились, и стали дыбом. Чьих больше? Мы не считали... может немецких и побольше. Хоронили в братских могилах. Сначала, конечно, обыскивали карманы - искали документы. У кого медальон или деньги, например, все отправляли домой. Иногда в карманах находили записочки на случай смерти. А у многих ничего не было, никаких документов. От танкистов так только обуглившееся чучело оставалось. Как определить его фамилию? Удивительно, но они не пахли. Немцев и своих вместе зарывали. Просто писали на могилах: "Похоронено столько-то русских, столько-то немцев." Как один политработник сказал: "Хоть они и фашисты, но они же люди."

До начала 1944-го года наша 202-ая стрелковая дивизия 53-й армии в боях не участвовала, а стояла в резерве, а потом нас перебросили под Корсунь-Шевченковский. Туда мы, наверное, неделю шли, делая километров по 70 за длинную январскую ночь. Спать хотелось страшно. А погода в январе стояла теплая. Дороги развезло. Идешь, и вот на эти ботиночки с обмотками чернозем украинский по пуду налипает. Счистишь его, десять шагов шагнул - опять такой же ком. О-ох потоптали мы там земли! Я был в роте ПТР. У нас с напарником Малышевым, высоким парнем, сибиряком, 1925-го года рождения, был ПТР Симонова. Сначала несли его целиком, потом командир роты разрешил разъединить. Представь, что весило ружье 22 килограмма, а еще 200 штук патронов - 28 килограмм. У меня был наган (первый номер вооружен был наганом, а второй автоматом), а у Малышева - ППШ и к нему еще три диска с патронами, НЗ, продукты, бельишко. И все на себе тащили!

Бронебойщики 186-й стрелковая дивизии в засаде. Карельский фронт. 1942 г.

Остановка. Разведка доложила - немцы рядом. Нам команда окопаться на краю деревни. Какая деревня? Комаровка, по-украински: "Комаривка". Окапываться в какую сторону? В эту - на деревню. А там штаб расположился, разведка полковая. Мы окопались. Под мельницей сделали подковой свой окоп, ПТР выставили. Ждем команду. Сколько времени? Три часа. Ну мы еще подкопали - вода хлюпать стала...

Ну досталось нам там здорово! За всю войну единственный раз так было. Оказалось, что немцы затаились рядом в овраге за деревней, а когда все более или менее успокоились, пехота вдоль деревни себе окопы отрыла, как начали они садить из минометов по деревне. А на этой мельнице, прям над нами, у них был крупнокалиберный пулемет, который начал по деревне строчить. Наш окоп в пяти метрах был! И как они не догадались гранату в нас бросить? Может у них не было? Малышев сидел-сидел, говорит: "Володька, я полезу. Я, говорит, его шлепну. Дай свой наган." Я дал ему наган, а у него еще и автомат был, и он полез. Через некоторое время слышу - стрельба. И немцы стреляют, и он стреляет. Ну думаю: "Конец Малышеву!" Ничего подобного! Вылазиет оттуда! Шлепнул этих двоих, что там были! "Все, - говорит, - я их кончил!" А тут такой кошмар начался! Командиров я больше и не видел. Начали мы стрелять из ПТРа. А куда стрелять - не видно никого! Темнота, черт возьми! По вспышкам стреляли. Патронов 20-30 израсходовали.

Как потом выяснилось, немцев было всего-то человек 500 . А против них - 2 наших батальона в окопах сидели, а один в резерве стоял. Мы-то еще необстрелянные пришли, но и обстрелянные люди, что с нами были, - и те растерялись. Тут старший лейтенант, не знаю с какой роты, бежит, кричит: "Отступаем ребята. Бросайте свой ПТР к черту, затвор только выньте." Мы так и сделали - ПТР разобрали и бросили в окопе, а Малышев своей телогрейкой прикрыл, затвор - в карман. А этот офицер был ранен в обе ноги. Мы его подхватили под руки и бежим. А немцы из миномета садят. Остальные тоже отступают, падают, падают. Немцы стреляют. Основная масса наших повернула в лощинку, чтобы от пуль спрятаться. Он говорит: "Бегите прямо на бугор! Бегите на бугор! Ни в коем случае не в лощину - сейчас там будет каша!" И правда, как немцы из минометов туда дали - только клочья полетели. Представляешь? И вот мы через бугор перевалили. Сели передохнуть. Говорит: "Подождите, не могу - сердце сейчас выскочит." Ну, вроде молодой, но в обе ноги ранен, кость правда не задета, но обе мякоти прострелены. И вот мы сидим в высоком бурьяне. Светает. Два немца идут. Лейтенант первый их заметил: "Тихо - немцы! Ложитесь, я сам их шлепну, а то вы можете промазать." Пистолет взводит - у него ТТ - целится. Шлеп. А второй сразу из автомата как даст очередь на выстрел. Они на выстрел здорово стреляли! Он другого шлеп. Спокойно так - опытный вояка! А у нас уже сердце в пятки ушло. Думали - уже конец. Первый раз все-таки.

Вот мы отступили. А резервный батальон подошел, как двинул по немцам, занял деревню и дальше пошел. А мы - два батальона - удрали. Вот. И половина тех кто в лощину влез - там и осталась. Из двух батальонов один остался. А в батальоне около 500 человек. В роте 125 человек. 3 роты и пулеметный, автоматный и минометные взвода.

И вот наутро пришли мы в штаб дивизии. Лейтенанта в медсанбат сдали, сказали о том что произошло, и они обещали послать в ту лощину людей с лошадьми и вывезти живых. Лейтенант говорит: "Вот, ребят надо наградить - они меня спасли!" А мы говорим: "Не мы его спасли, а он нас!" Все смеются - необстрелянные. Его сразу на операционный стол. Разрезали без наркоза. Прочистили ему все. Терпел мужик. Молодец! Ну, потом - куда нас?
- Где у вас оружие?
- Вот!
- А кто вы?
- ПТРовцы.
- А где ПТР?
- Там остался.
- Давайте туда!
Пошли мы обратно. А к утру подморозило - идти уже посуше стало. Идем обратно, а там в лощине стоны! Идем - боимся. Черт возьми! Нет никого - одни мы идем. Ну ладно, пришли. ПТР на месте. Зашли в деревню - ни одной живой души. Потом дед какой-то из сарая вылазиет. Я говорю: "Дед, как ты жив остался?" "Ой , сынки - не знаю. Тут ваши - говорит - отстреливались до самого утра. Вон из той хаты." Мы подошли - разведчики наши. Все там легли. Вот так вот. Это и был наш первый бой.

А.Д. - Вы стреляли по пехоте из ПТР?

Стреляли, но вообще-то берегли патроны на случай если танки появятся. Был, правда,7 такой случай. Прошло всего дня три, как мы прибыли на фронт. Видать, немцы решили проверить, как мы под обстрелом себя покажем и давай садить по нам. Обстрел был сильный: мины рвутся, снаряды, - мы лежим на дне окопа. Видимо, в соседний окоп снаряд попал: кого-то убило, а одного узбека контузило, и он как выскочил из окопа, так крутанулся вокруг своей оси и как дунет -- прямо в сторону немцев. Тут комбат бежит, кричит: "Стреляйте! Стреляйте!" Подбегает к нам, Малышева отпихнул, ПТР навел и как шлепнул - точно ему в затылок попал. Мы потом в контратаку пошли труп перевернули, а лица нет - вырвало все. А что ты хочешь - 70 грамм пуля...

А там, под Корсунем, еще неделю мы в окопах побыли. Вот там мы с Малышевым самоходное орудие "Фердинанд" подбили.

Позиция наша была очень неудачная - немцы на бугре, а мы в низинке. Расстояние между нами метров триста, наверное. На том бугре - деревня. И вот за одним из домов спряталась самоходка - один ствол торчит. Видимо, там у них и наблюдатель был, потому что как заметят нашу огневую точку, так эта самоходка выползает из-за дома, как даст - прям точно накроет, только смотришь - клочки летят от людей... А наши сорокапятки на бугре стояли за нами и, главное ведь, какую позицию выбрали - самое открытое место! Ни одного артиллериста не осталось. Когда мы пришли, посмотрели - 2 пушки стоят, а рядом - мертвые и всех уже замело, солдатиков-то. Никто их не убирает. Пять тридцатьчетверок подожгла на наших глазах. Как даст - готов! Как даст - готов! Немцы, сволочи, вояки сильные. Сильнее их да еще вот нас, русских дураков, никого нет в мире! Мы все на кулаках. Постоянно на рожон лезли.

Бронебойщики. (Фото предоставлено вебсайтом СОР)

Командир роты три пары ПТРовцев посылал - все там остались. То ли их снайпер снял, то ли под другими танками лежали, не знаю. Он нам говорит: "Давайте ребята. Лезьте под первый, не бойтесь". А Малышев мой - отчаянный малый. Ух! Охотник, сибиряк. Я потрусливее, хоть и был первым номером, но стрелял всегда он. Так вот он говорит: "Пошли, Володь, не бойся. Мы его шлепнем." И вот мы ночью пришли и под самый первый танк, что прорвался ближе всех стреляя, залезли. До хатки метров 150 было. Утром начали постреливать. То в ствол, то в гусеницу пуля попадет - видны-то только эти части. Она нас заметила. Как даст по башне! Боже мой! Скрежет, грохот! Башня с нашего танка долой! Хорошо еще не под танк попала, а то бы нам капут! Я ничего не слышу. Оглох. Самоходка эта выползла из-за хаты, что бы нас добить. Ну, думаю, все - крышка! Сейчас нас положат. А Малышев не растерялся - пока та борт подставила просунул ПТР и из-под гусеницы в бочину сразу 5 пуль засадил. Как рванет эта наша "Фердинанд", и у него куда башня улетела, куда чего. Развалилася к черту! А когда назад ползли - накрыли нас минометчики. Уже к своим окопам подползали. Вижу, мины рядом рвутся: перелет-недолет. Я говорю: "Ну, Малышев, давай, бежим!" Чего он медлил? Я не знаю. То ли ранило его, то ли он не слыхал меня, поскольку тоже оглох. Я его дергаю за ногу: "Давай! Вперед!". Потом ничего не помню. Очнулся в окопе - уж стрельба кончилась. Ребята говорят: "Мина на вас взорвалась". У меня была кираса, ватник и сверху шинель. Так вот вся шинель на спине изорвана в клочья, а на самом ни царапины. А Малышеву ногу правую оторвало. Почему ночи не дождались? Сам командир роты нам сказал: "Как свое дело сделаете - уползайте сразу. Иначе - вам крышка. Немцы подползут и убьют". У нас что: ПТР, наган и автомат с одним диском. Малышев больше не взял с собой - надеялся, что все будет нормально.

За эту самоходку в конце войны медаль "За отвагу" дали. Вообще, за подбитый танк полагалось 500 рублей и Орден Красной звезды. Ну, а первая, самая лучшая, награда , это -- "За отвагу", потом уж Орден Славы.

Когда заканчивалась вся эта эпопея, у нас в роте народу никого не осталось. Было 60 человек - 30 ружей - полковая рота ПТР, а осталось, дай Бог, 10 пар. Командира взвода убило. Ну, неделя примерно прошла, и нам пополнение небольшое дали из местного населения - 1926-27 год. Всех под гребенку - и на фронт. Мы их называли "чернорубашечники", потому что одеты они были во все темное, да в серых шинельках - обмундирования на них не выдавали.

Потом пошли дальше и пришли в готовые землянки - добротные, в 2 или 3 наката - саперы постарались. Вот там меня контузило, правда , в медсанбат я не обращался. Когда я очнулся : никого в землянке нет, а один угол обвалился. Батюшки мои! Я так и не понял , обстрел что ли был? Да вроде у них снарядов не было. Может, бомба упала?

Пошли дальше. Шли опять ночью. Луна светит. Немецкие разведчики летают, а мы идем. И вот, когда "рама" летит, команда: "Рота - стой!" Весь полк останавливается и стоит. Пролетел - марш вперед. Шли-шли мы с напарником... у меня уже другой напарник был, и вдруг - бултых - проваливаемся с ним в воронку. А вода в ней вровень с землей была и глубина - с головкой. И смех и грех! Еле выкарабкались и - в медсанбат. Напарника моего отправили назад в часть. Проверили - температуры нет, ничего нет, а меня на неделю задержали - контузия. У меня уши опухли, говорить стал плохо. Забрали меня в госпиталь, и там я лежал 2 недели. Потом ребята говорят: "Давай часть свою догонять. Что мы тут будем торчать? Там веселее!" Нас человек шесть набралось. Медсестру обманули, она дала наше обмундирование, а мы ей говорим:
- Маша, до свидания!
- Куда вы ребята?
- Мы - на фронт. Часть догонять.
- Я напишу в вашу часть!
- Пиши - пиши.