ГЛАВНОЕ МЕНЮ   ВОСПОМИНАНИЯ   ДОКУМЕНТЫ   СРАЖЕНИЯ   ТАНКИ   АРТИЛЛЕРИЯ

Монюшко Евгений Дмитриевич

Фрагмент неопубликованной книги "Начало войны"
Часть 3

Евгений Дмитриевич Монюшко, 1944

Батарея, куда привел меня посыльный, стояла на закрытых позициях близ небольшого хутора. 76-миллиметровые пушки ЗИС-3 окопаны, но замаскированы, на взгляд бывшего "иптаповца", не достаточно. Впрочем, закрытые позиции - это не то, что прямая наводка.

Первый мой ПНП, который, кaк и все последующие, носил позывной "Долина-1", располагался на северном скате пологой высоты 188.1 метрах в 100 от вершины. Здесь oбopудовали мы землянку, врезав ее в берег осушительной канавы, которая имела глубину около двух метров. Внизу текла вода, так что передвигаться можно 6ыло только по узенькой тропке, протоптанной у caмой воды. Ходить позволялось только в темное время, так как канава была направлена поперек переднего края и просматривалась противником. Неглубокие окопы нашей пехоты проходили рядом с нашей землянкой, уходя влево, на вершину занятой нами высоты 188.1, и вправо, к окраине населенного пункта Данквиц, где еще сидели фрицы. Высота не входила в полосу стрелкового подразделения, которому была придана батарея. Видимо, по этой причине ПНП не был вынесен на склоны высоты, хотя, находясь там, где был хороший обзор, мы могли бы лучше выполнять задачи в интересах "своей" пехоты. Наличие моего ПНП в боевых порядках пехоты было, по существу, формальностью. Самостоятельно вести огонь батареей я не мог, так как не имел карты и не знал координат ОП. Но, конечно, благодаря постоянному наличию связи, всегда мог сообщить обстановку комбату, попросить огонь, вызвать на связь даже весь дивизион. Мог, конечно, и корректировать огонь, но только через комбата, передавая отклонения разрывов от цели в метрах по сторонам света. Командир батареи должен был переводить их в необходимые установки для орудий. Главным же было то, что артиллеристы находились рядом с пехотой, как того требует устав.

Землянка наша была невелика, примерно 2х2 метра, высота же позволяла только полулежать - около 1 метра, что объяснялось просто: строить высокое перекрытие было нельзя, учитывая требования маскировки, да и материалов для этого не было. А закапываться глубже не позволяла протекавшая по канаве вода. Перекрытие - только доски, солома и тонкий слой земли. Наката не было. Дверь заменяла плащ-палатка, которую днем, для освещения, заворачивали. По ночам действовало "телефонное освещение" - на колышки, вбитые в стены землянки по всему ее контуру, подвешивали кусок телефонного кабеля ПТФ-7, который имел изоляцию из хлопчатобумажной оплетки, пропитанной озокеритовой смолой, горящей тусклым коптящим пламенем. Вечером кабель поджигали с одного конца, через несколько часов он догорал до другого. Утром от копоти черные лица, руки, одежда. Изредка удавалось разжиться трофейными свечами - "плошками". Наблюдение вели через перископ типа "Разведчик", который был просунут прямо через доски перекрытия. У немцев, как и у нас, в светлое время не видно было никакого движения. Между нашими окопами и окраиной Данквица стояли два сгоревших танка. Подбиты они были еще до нашего прихода на ПНП. Пехота говорила, что оба подорвались на минах.

Еду приносили нам два раза в сутки: до рассвета и после наступления вечерней темноты. Помня о немецком сюрпризе с холодной ванной, все время контролировали уровень воды в канаве. Неподалеку от входа в землянку лежал в воде труп. Торчащую из воды спину омывал журчащий ручеек и оставлял на шинели полоску воздушных пузырьков. Когда вода спадала, эта полоска какое-то время была видна выше уровня воды. Если же начинался подъем, интервала между пузырьками и водой не было. Это тревожило: еще 10 - 15 сантиметров, и придется выбираться из землянки, при этом, весьма вероятно, под огонь...
Высота 188.1, видимо, представляла интерес для немцев - с нее наши ближние тылы просматривались по меньшей мере на 2 - 3 километра. Однажды днем немцы внезапно ворвались на высоту. При крайне редких боевых порядках пехоты это было не трудно. Командир батальона немедленно организовал контратаку и выбил немцев обратно.
Этот случай обеспокоил командование, и в тот же день, когда стемнело, на ПНП появился комбат Метельский с остальной частью моего взвода. Рядом с нашей землянкой в откосы канавы были врыты несколько щелей. Прибыло небольшое пополнение и в пехоту.
Ночью немцы обстреляли нас из малокалиберного зенитного автомата, установленного на бронетранспортере. Был хорошо слышен шум мотора, и оттуда по склонам высоты летели длинные очереди трассирующих снарядов. Треск их разрывов, звуки выстрелов сливались, отчего казалось, что стреляют очень близко. Да так, наверно, и было.
Наша батарея по командам Метельского (командира батареи) вела огонь почти наугад, так как точного положения цели мы не знали, да к тому же немцы вели огонь, постоянно перемещаясь. Все же после нескольких батарейных очередей немецкий огонь прекратился.

Следующее утро началось с новой попытки немцев овладеть высотой 188.1. На этот раз - после довольно основательной артподготовки. Правда, участвовали калибры не выше 105 мм, но не менее 15 минут огонь был такой плотный, что почти не различались отдельные разрывы в сплошном грохоте и свисте снарядов и осколков. Затем налет неоднократно повторялся. Телефонную связь перебило в самом начале налета. Прибывшие накануне с Метельским радисты Иванов и Буренков немедленно развернули свою рацию А7-А и связались с батареей. Как только налет немного стих, на линию по моему приказанию отправился телефонист Суханов. Шло время, связь не восстанавливалась, хотя ясно было, что обрыв недалеко от НП - по тылам немцы не вели огня. Тогда на линию уполз Ваня Скорогонов, быстро восстановил связь и притащил с собой Суханова - он лежал живой и невредимый. К этому времени Метельский уже передавал Шутрику команды по радио. Однако как только в телефоне сквозь треск и шорох соединяемых концов проводов, послышался позывной огневых "Бухта", комбат оставил радио и перешел к телефонистам. То ли у него, как и у многих в то время, было еще недоверие к радиосвязи, то ли преувеличенное представление о возможностях радиопеленгации.
Чтобы закончить рассказ о высоте 188.1, нужно заметить, что если накануне немцам удалось хоть на короткое время овладеть ею, то на этот раз все их усилия, благодаря своевременным мерам нашего командования, не принесли им даже кратковременного успеха. Но при отражении их атак все свободные от непосредственного управления огнем батареи артиллеристы участвовали в бою вместе с пехотой.
Было уже сказано несколько слов о связи. Остановлюсь на этом вопросе несколько подробнее.
Во взводе были радиостанции двух типов: А7-А и РБМ. Первая из ниx имела небольшую дальность действия: километров 10-15 в зависимости от условий приема и состояния батарей питания. Она работала на использовании принципа частотной модуляции, благодаря чему меньше подвержена воздействию помех. Работали на А7-А микрофоном, да и вообще радисты предпочитали микрофонный канал, так как большинство из них не очень уверенно чувствовали себя "на ключе".

Хочу еще раз подчеркнуть, что большинство офицеров считали основным видом связи телефон. Так это и было в действительности. При малейшей возможности на НП, на ПНП тянули кабельную линию, а если боевой порядок не менялся относительно долго, то и "постоянку". ЭТИМ словом называли линию телефонной связи, выполненную не штатным телефонным кабелем, а из подручных средств: обрывков различных электролиний, которых много тянулось вдоль дорог, различных кусков проволоки, иногда даже "колючки". Так как проволока была, как правило, без изоляции, ее крепили на подставках, на столбиках, протягивали по воздуху между деревьями и развалинами зданий, стараясь заводить параллельные участки для надежности и устойчивости связи. Название происходило от сходства некоторых участков такой линии с постоянными линиями "гражданской" связи, протянутой на столбах. "Постоянка", во-первых, позволяла заранее смотать штатный кабель и не тратить на это время при смене боевого порядка. Разумеется, в непосредственной близости от НП, в местах, просматриваемых противником, кабельные линии "постоянкой" не заменяли. Во-вторых, использование "постоянки" позволяло создать более разветвленную сеть связи. Ведь запасы штатного кабеля в батарее были невелики - всего 10-12 км.
Но вернемся к разведке. Сколько передовых НП сменили за короткое время мы со старшим сержантом Колечко, уже не припомнить. Как правило, находились мы в стрелковых ротах, на переднем крае. Тут интересно сопоставить понятие о "передке", существующее на разных уровнях. Если где-то считают передним краем район расположения командных пунктов полков или даже дивизий первого эшелона, то в пехоте даже закрытые огневые позиции дивизионной артиллерии справедливо считают глубоким тылом. Но можно сказать без хвастовства, что наша "Долина - 1" была передним крем с любой точки зрения. Уже было об этом сказано, но хочу отметить еще раз ограниченные наши возможности на передовом НП. Все активные действия - только через командира батареи. Нет карты, не всегда известно и место расположения ОП. Однако каждый раз наше появление в окопах пехоты вызывало воодушевление у командиров рот, взводов, да и у рядовых: как-никак, а артиллерия рядом, в случае чего, поможет, выручит.
Ну, конечно, кроме непосредственного вмешательства в ход дела, главной нашей задачей была разведка и передача информации обо всем командиру батареи и начальнику разведки дивизиона.
Все ближе и ближе то, что позже вошло в историю Великой Отечественной войны под названием верхнесилезской операции. (Причина, по которой операция получила это название, непонятна. Возможно, для отличия от только что завершившейся нижнесилезской операции. Начавшаяся 15 марта операция проходила на территории оппельнской Силезии (по-польски, опольского Шлёнска), и в военно-исторической литературе Польши называется опольской операцией. Верхняя же Силезия была освобождена еще в январе 1945 года.)

Схема перемещений НП (ПНП) 2 батареи 9ап в ходе верхнесилезской операции 15-23.3.45 г.

Масштаб 1:100000 (1см - 1км).

Наконец, в ночь с 14 на 15 марта, где-то правее нас, там, где проходит шоссе Гротткау - Нейссе (Grottkau-Neisse), слышен голос танковых двигателей и гусениц, по которому разведчики даже в темноте безошибочно узнают "тридцатьчетверку". Раз появились танки - скоро начало!
Наступило 15 марта. Пришло и время начала артподготовки. При первых же залпах зарево от выстрелов и разрывов совершенно слепило глаза. Темнота и свет сменяли друг друга с огромной частотой. Грохот стоял такой, что не слышно было не только разговора, но даже крика. Наблюдать за поражением целей с НП стало невозможно: разрывы слились в сплошную полосу огня, дыма, поднятой в воздух земли, разных обломков. Все летело, мелькало... Разрывы бушевали в 300 - 400 метрах от НП. Всех лишних, на всякий случай, отвели метров на сто в тыл, к землянкам. Но прятаться никто не хотел - верили в мастерство своих огневиков, в технику. Всем хотелось видеть происходящее своими глазами. Конечно, следовало опасаться и ответного огня немцев, но его на нашем участке не было
После мощного первого огневого налета, продолжавшегося, кажется, 10 минут, разведывательные подразделения пехоты пошли вперед и обнаружили, что немцы ушли с первой линии обороны, оставив только прикрытие.
Мы двинулись вперед пешим порядком, за пехотой и вместе с ней. Вначале пробовали тянуть телефонную связь, потом перешли на радио, и "нитку" подтягивали только при вынужденных остановках. День 15 марта был солнечный, теплый, хотя утро начиналось хмурое. Помню, как тяжело было бежать вверх по какому-то косогору, и была только одна мысль - быстрее добраться до гребня, где уже лежали первые, лечь с ними рядом и передохнуть немного. Но те, наверху, залегли не от усталости, а оттого, что из-за гребня "фриц" огрызался огнем. Подтянулись, установили связь с огневыми. Комбаты вызвали огонь… И опять вперед, дальше.
Вот стоит перед глазами другая картина. Из уже занятого нами района на юг, в сторону немцев, через широкую лощину проходит шоссе. По раскисшему весеннему полю тяжело идти и пехоте и технике - все стягиваются к этой дороге. Туда же, вместе с пехотой, которую мы сопровождаем, постепенно смещается и наша группа: комбат, я и большая часть взвода управления (часть связистов - на линиях и на ОП).
В лощине, в нижней точке дороги, разрушенный мостик через ручей. Рядом с мостом, из его обломков набросали гать, по которой, скользя в грязи, перебегает пехота и ползет сошедший с шоссе танк. Бревна "играют" под гусеницами "тридцатьчетверки", одно из них нажимает концом на лежавшую в земле мину. Метрах в 30 от нас - взрыв. Падают раненые, убитые пехотинцы. Танк уходит вперед...
Перебегаем следом за танком ручей. Впереди, метрах в 500-700, небольшой населенный пункт слева от дороги. Это Вальдау. Над домами виднеется невысокая колокольня. Оттуда, со стороны Вальдау, несколькими одиночными выстрелами выбиты несколько человек в пехоте. Все залегли, открыли бешеный огонь из винтовок, пулеметов, хотя вряд ли кто-нибудь успел разглядеть снайпера, для этого было слишком мало времени, да и не близко. Однако огонь по нам прекратился, думаю, что не уничтожили, а спугнули снайпера, да подействовало наличие танка.
Миновали Вальдау. Метельский из осторожности держит нашу группу хоть и поблизости от пехоты, но не в общей массе, а в нескольких десятках метров от дороги, с левой стороны. Примерно в трех километрах дальше Вальдау поперек нашего пути узкой полосой тянется яблоневый сад. Деревья, конечно, еще голые, стоят ровными рядами. Спереди и сзади, с северной и южной стороны, сад окаймлен глубокими канавами, наполненными вешней водой. Эти канавы нас спасают: когда мы уже пересекали сад, на него обрушивается залп "Катюш". Падаем в ледяную воду, укрываемся в канаве. К счастью, никого из нас не зацепило.
Идет второе день наступления. Большие потери несут наши танкисты. Остались в памяти сгоревшие, с сорванными взрывом башнями машины, обгоревшие тела, выброшенные при взрыве, или, может быть, успевшие выскочить и скошенные немецким пулеметчиком. Когда кончились эти бои, в относительно "спокойной" обстановке сделал карандашные наброски. Кое-что из них, к счастью, сохранилось.

Только что очищен от немцев Винценберг. Редко поставленные домики, между ними огороженные заборами сады, хозяйственные постройки. За полем, протянувшимся километра на полтора - полоса деревьев, между которыми видны остроконечные черепичные крыши. Это Гросс-Бризен. Там немцы. Попытки танкистов прорваться туда безуспешны. Видимо, там, в укрытиях, танки или самоходки.
На окраине "нашего" Винценберга у стены сарая развернута рация РБМ. Командир дивизиона капитан Шляхов докладывает кому-то "вверх": "...идет бой за Гросс-Бризен. Бой тяжелый, коробки горят…"
Мои разведчики разворачивают приборы, начинается поиск целей. Шляхов с кем-то из офицеров дивизиона заходит в сарай: ему кажется, что оттуда лучше наблюдать через пробоины в стенах и щели. В этот момент выпущенный с окраины Гросс-Бризена снаряд "прошивает" обе кирпичные стены сарая насквозь и с визгом уходит в тыл. Шляхов с сопровождавшим его офицером выскакивает, ругаясь, на чем свет стоит, из сарая. Оба в синяках и ссадинах, гимнастерки красны от кирпичной пыли. Снаряд, к счастью, оказался "болванкой".
В ответ следует налет всеми тремя батареями дивизиона по Гросс-Бризену…
Вместе с пехотой и танками обходим Гросс-Бризен с севера, выходим на шоссе Гротткау - Нейссе. Длинной лентой поперек шоссе, ведущего на юг, вытянулось Фридевальде. Пройдя через западную часть этого населенного пункта, к исходу третьего дня боев, 17 марта заняли Мёгвиц.
В отличие от Фридевальде, это село такой же лентой вытянуто не поперек, а вдоль шоссе, преимущественно слева от него. В двух - трех домиках на южной окраине Мёгвица, обращенной в сторону противника, на чердаках сосредоточилась масса НП: тут и артиллеристы, и пехота, даже танкисты. Базар, а не НП. Василий Колечко громко возмущается тем, что не соблюдаются элементарные правила маскировки, но ни он, ни я ничего не можем поделать - я всего лишь младший лейтенант. А тут не редкость и погоны с двумя просветами…
Утром 18 марта два происшествия. Немцы еще удерживают Бёздорф - в полутора километрах южнее. Дальше окраины Мёгвица наша пехота еще не продвинулась. И вдруг по шоссе из нашего тыла идет грузовая машина. В кузове стоят человек 10 - 12, многие, судя по фуражкам, офицеры. Машина идет быстро, остановить ее в Мёгвице, от неожиданности, никто не успевает, она проскакивает мимо последних домов, где наши наблюдательные пункты. Вслед машине начинается пальба... Наконец там поняли - тормозят, разворачиваются. Немцы тоже стреляют, но уже поздно.
Еще не утихли на нашем чердаке разговоры о случившемся, прошло не больше полчаса, как из Бёздорфа показалась мчащаяся в нашу сторону немецкая легковая командирская машина - "фрыцвиллис", по выражению Колечко. От неожиданности растерялись, потом, хватая оружие, бросились вниз, но кто-то из пехоты уже успел ударить очередью. Легкий вездеход слетел в кювет. Водителя взяли живым, а ехавший в машине офицер был убит на месте. От водителя узнали - это был представитель командования, ехавший наводить порядок в отступавших войсках. Он считал, что бои идут на подступах к Фридевальде, то есть на 3 - 5 километров севернее. Так бывает, когда информация или запаздывает, или опережает события.
Пехота наша к этому времени дошла или доползла до рубежа небольшого отдельного домика на левой стороне шоссе Гротткау-Нейссе, немного южнее небольшого хуторка Ханнсдорф. В этом домике и заняли мы свой ПНП. Почему-то мы решили, что это дом дорожного мастера.
Редкая цепочка пехоты, чуть-чуть окопавшаяся, тянулась от стен домика влево и немного вправо, перекрывая шоссе. Пробрались к домику в темноте, заняли подвал. Через окна с выбитыми рамами, проломы в стенах все простреливалось буквально насквозь, причем не только из стрелкового оружия - в двери, отделявшей комнату от кухни, зияло круглое, как по циркулю вырезанное отверстие от бронебойного снаряда. Протянули связь, приспособили для наблюдения перископ.
Приполз "в гости" командир стрелковой роты, сказал, что у него не более 30 бойцов на участке около полкилометра.
Доложив комбату обстановку, место расположения НП, получил указание вести наблюдение, ждать указаний. Тут задержались на двое суток. Запомнились некоторые моменты.
Днем с тыльной стороны домика пробрались трое танкистов в черных комбинезонах и ребристых танковых шлемах. Заявили, что пришли посмотреть дорогу. Наши предупреждения об опасности не приняли всерьез, а на предложение воспользоваться перископом ответили даже как-то грубо. Один из них поднялся по ступенькам из подвала, как раз около пробитой снарядом двери, выпрямился и тут же упал на руки нам и своим товарищам. Пуля прошла через грудь навылет. Танкисты ползком утащили товарища. Он был без сознания или мертв.
Вечером 4 мая Метельский приказал мне обеспечить перенос НП батареи из Марксдорфа на северные подступы Цобтена.еще занятого противником. До темноты оставалось не так много времени, но ждать, пока стемнеет, для безопасного выхода из Марксдорфа было нельзя - пока есть видимость, нужно успеть выбрать НП с хорошим обзором. Вдвоем с Колечко, захватив оружие и буссоль, местами ползком, местами бегом преодолели опасный участок и двинулись к южной окраине Рогау-Розенау. По дороге, несмотря на дефицит времени, потратили четверть часа на зрелище наглядной демонстрации достоинств новой 100-миллиметровой пушки - "сотки", как ее называли. Кстати, это был первый и единственный раз, когда я видел ее в деле. "Сотка" оказалась здесь, как говорится, проездом. Одинокий гусеничный тягач тащил туда-то вдоль фронта единственную пушку. Занимавшая рядом, на окраине хуторка, позиции пехота остановила тягач, и солдаты начали уговаривать старшего лейтенанта "попугать" немецкий танк, который они разглядели в поселке на расстоянии полутора километров. "Старшой" сначала отмахивался, потом заинтересовался, поглядел. Мы с Колечко тоже заинтересовались и решили посмотреть, чем это кончится. Расчет по команде старшего лейтенанта отцепил пушку и с помощью пехоты выкатил на удобное место. Пока приводили орудие к бою, тягач развернулся и задом подошел к орудию. Достали из ящика всего один снаряд, тщательно навели орудие, определив расстояние для установки прицела по карте. Всего один выстрел - трасса "воткнулась" в броню, и танк вспыхнул. А пушкари, не теряя времени, уже цепляли орудие к подошедшему тягачу. Сожалел я, что в 1944 году не было у нас в ИПТАПе на сандомирском плацдарме такой пушки.
Несмотря на непредвиденную задержку, успели мы засветло еще, а точнее сказать, до полной темноты, выбрать себе место. Между Рогау и Цобтеном протянулись валы земляные, насыпанные, вероятно, для защиты от паводков. В этот вал мы и решили врезать окоп для пункта.

Евгений Монюшко (слева) и Николай Колечко. Чехословакия, 1945

После очень короткой - минут 10 - артподготовки началась атака. Танков было мало - на довольно широком участке, который был виден с НП, было их всего 2 или 3, но зато тяжелые машины ИС-2. Шли они медленно, осторожно, не опережая пехоту, поддерживая ее огнем "через головы". Однако пехота пошла вперед энергично, и нам с Колечко, как обычно, пришлось двигаться тоже вперед, чтобы не потерять в городе "свою" роту. За нами потянул "нитку" телефонист. Прошли вместе с пехотой насквозь почти весь небольшой городок. При выходе на южную окраину нас остановил сильный огонь немцев, засевших в крайних южных домах. Пока пытались выбить их оттуда, немцы обошли город с обоих флангов и вошли в него с запада и востока, почти соединившись в центре и отрезав нас. В то же время, перешли в контратаку и еще не выбитые из города.
На моих глазах расчет станкового пулемета, пытавшийся занять позицию метрах в 20-30 от нашего НП на газоне в центре городской площади, был уничтожен прямым попаданием снаряда, выпущенного вдоль улицы с южной окраины города.
Прямой связи с ОП у меня не было, телефонная линия связывала нас только с комбатом, который с основной частью взвода управления находился на северной окраине Цобтена. Пользуясь картой, которую на этот день дал мне комбат, я указывал участки, по которым нужно было вести огонь, а Метельский готовил данные и передавал команды на ОП.
Когда обнаружилось, что в центре города, между нами и комбатом появились просочившиеся с флангов немцы, я запросил огонь по этому району, чем вызвал возмущение Метельского, который даже сказал, что я не умею читать карту. С трудом убедил его, что дело не в топографической ошибке, а в изменении обстановки, о чем там, на основном НП, еще не догадывались. После этого батарея дала несколько очередей. Вскоре после начала стрельбы связь прервалась: или мы сами ее перебили, или немцы, обнаружив проходивший через уже занятый ими район наш телефонный кабель, перерезали его. После обрыва связи мы вынуждены были присоединиться к пехоте, так как речи о восстановлении линии быть не могло. Отходили вместе с пехотой, местами ползком, местами перебежками, пробираясь через пробоины в стенах домов и заборах. Не могу забыть, что если бы не Колечко, я мог бы и не выйти из Цобтена. Проскочив в небольшой, огороженный двухметровыми стенами сад мы нарвались на немцев, которые, видимо, еще не замечая нас, прочесывали сад очередями из автоматов. Стреляли разрывными пулями, которые рвались в густых ветвях кустарника, отчего казалось, что среди ветвей идет пальба со всех сторон. Упав на землю, мы расползлись вдоль забора в разные стороны, чтобы побыстрее найти выход. В моей стороне оказался глухой тупик. Я залег, приготовив автомат, хотя на него не было особой надежды. Дело в том, что накануне этой вылазки в Цобтен у многих артиллеристов, в том числе и у меня, отобрали автоматы, чтобы получше вооружить пехоту - мне ведь "по штату" автомат не был положен. Конечно, как только вошли в Цобтен, я нашел автомат, видимо, оставшийся от раненого или убитого солдата, но ППШ оказался неисправным - стрелял только одиночными выстрелами. От этого было ощущение безоружности и неуверенности. Тут я почувствовал, что меня дергают за ногу - вернулся за мной Василий, нашедший пролом в стене и уже разведавший дальнейшую дорогу. Соединившись с пехотой, вооружился вместо неисправного ППШ карабином. С перестрелками прорвались к северной окраине, где нашли двух комбатов - Гавриленко и Метельского - и всех управленцев обеих батарей готовыми к уходу. Оказывается, был получен приказ выйти из города на исходный рубеж и оттуда маршем следовать на другое направление.
На южной опушке леса Форст Ноннен Буш, примерно в 3 км от Фрейбурга становимся свидетелями и, в какой-то мере, участниками последнего серьезного боевого столкновения. То, что было потом, в том числе и после 9 мая в Чехословакии, не имело такой остроты.
Когда наступающая пехота, а вместе с нею и мы, артиллеристы-управленцы, вышли на рубеж опушки леса, навстречу нам, поднимаясь по пологому склону от окраины Фрейбурга двинулась цепь немецких штурмовых орудий - не менее десятка на фронте около километра.
Срочно связь с огневыми. Гаубичной батарее Малышева - открыть огонь, а "пушкарям" - немедленно на прямую наводку. Но ясно, что немцы подойдут раньше - они уже на ходу, осталось около двух километров, а наши дальше, да надо еще сняться с позиций и успеть развернуться на новом месте... Казалось, что будет жарко. И вот СУ-152, одна из которых случайно чуть не прихлопнула нас перед этим, вышли из-за наших спин прямо через лес и развернулись в такую же цепь.
Через несколько минут началось побоище. Шестидюймовые снаряды наших самоходок буквально рвали на куски немецкие коробки, а ответные их выстрелы не пробивали лобовую броню СУ-152.Отчаянная попытка защитить Фрейбург закончилась десятком дымных костров по всему полю.

Комментарий Е. Д. Монюшко

- Вы лично стреляли в солдат противника?

- У меня был единственный эпизод, когда кроме меня никто не стрелял, а я положил противника. Это было 5того или 6го мая в Цобтоне, в Селезии. Нас окружили и мы выходили из города с боем. Мы вскочили в дом, где собралась группа солдат и стали поглядывать куда бежать дальше, а по противоположной стороне улицы метрах в 100 был забор - кирпичные столбики и между ними решетки. Я выглянул и увидел, как толи немец, толи власовец пытается его перелезть на нашу сторону. У меня был автомат, но на таком расстоянии я не гарантировал попадание. Я сунулся обратно и выхватил карабин у солдата, выскочил, прицелился и выстрелил. Я видел, что он назад кувырнулся, но мы уходили, и что с ним было, я не знаю.

- Дивизионная артиллерия вела противобатарейную работу?

- Противобатарейную работу вели армейские и корпусные артиллерийские полки. Они работали с использованием звуковой и авиаразведки. Дивизионная артиллерия в этом участия практически не принимала за исключением подавления минометных батарей. Задача дивизионной артиллерии - подавление 1-3 траншей и поддержка пехоты. Перед наступлением иногда фотопланшет дадут и все.

- Какие у вас награды?

- Орден Отечественной войны 1 степени и Орден Красной Звезды.

- Стрельба велась по целям или площадям?

- Артиллерийское наступление никогда не проводилась просто по площадям. Всегда по целям. Конечно, группы целей, которые не наблюдаются с НП давятся участками расположения целей. 15 километров от исходной позиции должно быть подавлено.