ГЛАВНОЕ МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ ДОКУМЕНТЫ СРАЖЕНИЯ ТАНКИ АРТИЛЛЕРИЯ 
|
ГЛАВНОЕ МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ ДОКУМЕНТЫ СРАЖЕНИЯ ТАНКИ АРТИЛЛЕРИЯ |
По только что наведенному понтонному мосту проехал на левый берег Вислы, на тот кусок земли, который позже стал известен под именем Сандомирского плацдарма. Именно проехал, а не прошел, так как из каких-то соображений пешеходов на мост не пропускали, а грузили в проходившие машины, даже если выгружаться приходилось сразу за мостом, на другом берегу.
Не имея ни малейшего представления о том, что здесь происходит, зная только название хутора или господского двора, где находился пункт моего назначения, я решил перекусить и пытался узнать в маленькой деревушке, где можно сварить кашу из моих запасов, для чего требовалась кастрюля и печка. Пожилая перепуганная хозяйка, естественно, не понимавшая русского языка, не могла понять и моих объяснений "на пальцах" и что-то бормотала, чего я тоже не понимал. Только когда рядом прошел с закрытыми люками танк и, поднявшись на ближний бугор, выстрелил из пушки, я понял, что с обедом разумнее подождать.
По некоторым признакам, указанным мне еще на переправе, я все же нашел командный пункт 1645-го полка, и тут же меня с рук на руки передали командиру батареи старшему лейтенанту Яцуку. Наскоро познакомившись, он не стал даже смотреть мои документы, которые я пытался достать из полевой сумки, а направил меня в сопровождении посыльного солдата принимать второй огневой взвод, стоявший на позициях.
Moй предшественник погиб в недавних боях, и взводом командовал командир орудия сержант Шахбазян под контролем командира первого взвода, лейтенанта, фамилия которого забылась. Из этого, первого в моей жизни, боевого полка остались в памяти фамилии только командира полка гвардии майора Зацерковного, уже названных Яцука и Шахбазяна да еще наводчика одного из моих орудий Кочеткова. Наверно, первые впечатления о боевой обстановке, о том, что творилось тогда на плацдарме, не способствовало запоминанию фамилий.
Орудия, к которым привел меня посыльный, стояли на пологом скате высоты, обращенном в cторонy противника, на запад, и были так замаскированы, что я не сразу понял, где же они. Пушки стояли в неглубоких круговых окопах на скошенном пшеничном поле, покрытом рядами больших скирд. Такие же скирды прикрывали щит и лафет пушки. Опущенный до уровня земли ствол и станины прикрыты слоем соломы.
 Огневая позиция на Сандомирском плацдарме. Минуты затишья перед бурей. Рисунок по эскизу 1944 года. В действительности орудие замаскировано более тщательно, но если изобразить все так, как на самом деле, на рисунке будет одна солома... |
Бросилось в глаза, что окоп имеет существенные отличия
от тех, которые мы трассировали и копали на занятиях в училище. Скоро новые
боевые товарищи пояснили мне сущность и назначение этих различий. Воспользовавшись
часами затишья, Шахбазян показал мне расположение немцев, позиции нашей пехоты
(насколько это можно было видеть из орудийного окопа), а также позиции соседних
орудий нашей батареи и всего полка. Как я узнал от него, ИПТАП не имеет дивизионов,
а состоит из шести батарей, непосредственно подчиненных командиру полка. Не
берусь утверждать, что это типовая организация всех ИПТАПов, но в 1645м было
так. Одна батарея из шести стояла в относительной глубине, в районе КП полка
и штаба, а остальные пять, 20 стволов, на переднем рубеже, почти за спинами
своей пехоты. Задача одна - удержать плацдарм, не дать немцам сбросить наши
войска в Вислу.
Бои шли непрерывно с момента форсирования, так как немцы понимали угрозу, которую
представлял для них этот плацдарм. Атакуют они почти непрерывно, с большим количеством
танков, и ИПТАПам работы хватает.
Командир первого взвода, которому сообщили по телефону о моем noявлении, прибежал
познакомиться, наскоро объяснил обстановку, о которой только что говорил Шахбазян,
и дал практический совет - не стрелять до последнего момента, пока атакующие
танки не подойдут совсем близко. Смысл этого совета я понял очень скоро.
Орудия, к счастью, оказались хорошо знакомые по училищу 76-мм ЗИС-3. Пушка отличная, но к 1944 году она стала уже слабовата для борьбы с новой немецкой бронетехникой. Танк Т-VI ("Тигр") ее бронебойный снаряд не брал "в лоб" даже почти в упор. Здесь мог помочь лишь дефицитный подкалиберный снаряд. А самоходку "Фердинанд" "в лоб" не брали даже подкалиберные. Оставалось надеяться, что "Тигров" будет меньше, чем основных немецких машин Т-IV.
Из тридцати ящиков боекомплекта пушки только два
были с подкалиберными снарядами, восемь - с бронебойными, а остальные - с осколочно-фугасными
гранатами. Было и некоторое количество картечи, для самообороны от пехоты, что
придавало чувство уверенности, но, к счастью, мне ни не пришлось вести огонь
"на картечь". (Для незнакомых с артиллерией надо пояснить, что если
станковый пулемет при отражении атаки практически выпускает около 250 пуль в
минуту, то одиночное орудие, стреляя картечью, может создать плотность в 25-50
раз большую, а четырехорудийная батарея - в 100-200 раз; причем пули равномерно
рассеиваются перед фронтом, не оставляя непоражаемых пространств. Атаковать
такую батарею - дело безнадежное.)
На знакомство с новым полком немцы времени не дали. Непрерывные атаки шли весь
август, и только в начале сентября, убедившись в их бесплодности и израсходовав
силы, немцы ослабили натиск. Плацдарм остался за нами и позже сыграл огромную
роль.
Конечно, в боях за плацдарм участвовали не только артиллеристы, и представители разных родов войск, разных воинских специальностей все происходившее представлялось по-разному, с разных точек зрения. Мне и, насколько я могу судить по тогдашним разговорам с товарищами, моим однополчанам картина боев казалось такой. После коротких, но мощных артиллерийских налетов немцы атаковали танками. Тяжелые машины, "Тигры" и "Фердинанды" выходили на высоты в глубине немецких позиций и останавливались на расстоянии одного - полутора километров от наших позиций. Более легкие и маневренные Т-IV продолжали движение вместе с немногочисленной пехотой. Для нас вести огонь по стоящим сзади машинам было бессмысленно. Даже в случае прямого попадания снаряд не мог нанести серьезного повреждения на таком расстоянии. И немецкие танкисты выжидали, пока наша противотанковая оборона будет вынуждена открыть огонь по идущим вперед танкам. Орудие, начавшее стрельбу, обнаружившее себя, немедленно становилось жертвой точного выстрела с неподвижных тяжелых машин. Надо заметить, что на "Тиграх" были очень точные прицелы и очень точного боя 88-мм пушки. Этим и объяснялся полученный мною совет не стрелять до последнего момента. Открыв огонь на "пистолетной дистанции", можно рассчитывать на попадание первым или, в крайнем случае, вторым снарядом, и тогда, даже если орудие будет разбито, все равно получается невыгодный для немцев "размен фигур" - танк на легкое орудие. Если же показать свою позицию преждевременно, то, вероятнее всего, орудие будет потеряно напрасно.
Этим же объясняются дополнительные изменения, внесенные в типовое устройство орудийного окопа. Справа и слева от орудия, возле колес, делались две щели - одна для наводчика, вторая - для заряжающего. Пушка ЗИС-3 практически не требует одновременного присутствия у орудия всero расчета. Больше того - вполне достаточно одновременного присутствия только одного человека. Наводчик, произведя выстрел, мог укрыться в щели, пока заряжающий загонит в ствол очередной патрон. Теперь наводчик занимает место, наводит, стреляет, а заряжающий в это время находится в укрытии. Даже при прямом попадании в орудие по крайней мере один из двоих имеет шанс уцелеть. Остальные номера расчета рассредоточены по щелям, боковым "карманам" окопа. Практический опыт, который в этом полку накоплен еще с Курской Дуги, позволил свести потери до минимума. За полтора месяца боев на плацдарме полк трижды менял материальную часть, получая новые или прошедшие ремонт орудия взамен подбитых и уничтоженных, и сохранил боеспособность, почти не получая дополнения в людях.
Сколько ни пытался собрать в связную, последовательную цепь всё, что осталось в памяти о боях на плацдарме, из этого ничего не вышло. Отдельные эпизоды, отдельные моменты, не связанные между собою, может быть, даже не в хронологической последовательности, как куски порванной киноленты… Так и придется их записать.
…Тихое августовское утро. Западная сторона неба
еще заметно темнее восточной. Стою в орудийном окопе и смотрю на запад, в сторону
противника. Вижу, как на довольно широком участке горизонта, градусов тридцать,
быстро поднимаются и тают в более светлом небе вверху маленькие блестящие точки,
как будто взлетает стая светящихся птиц. Мелькает мысль о московском салюте,
которого я еще ни разу не видел, и представлял себе только по цветному панно
на стене ленинской комнаты в училище, сделанному художником-любителем. Стоящий
рядом сержант Шахбазян, заметив мой взгляд, тоже смотрит на запад и вдруг сильно
толкает в плечо, так что я падаю. Он падает рядом и я слышу его голос: "Лежи!
Ванюша играэт!.." Через несколько секунд кругом грохот разрывов, свист
осколков, шлепают вокруг комья падающей земли, резкий запах сгоревшей взрывчатки.
Ну, начинается!.. Расчеты без команды бегут по местам, готовятся к бою.
Это было первое знакомство с "Ванюшей" - немецким аналогом нашей "Катюши".
По собственному опыту могу засвидетельствовать, что немецкий шестиствольный
миномет значительно уступает нашей БМ-13.
Позже, во время боев в Силезии, в марте 1945 года, попали мы под случайный залп
БМ-1З, и я могу судить об этом.
…Идет бой с танками. Те орудия, к которым немцы
подошли почти вплотную, уже огрызаются. Мой взвод еще молчит. С правого фланга,
пригибаясь, подбегает командир первого взвода, спрыгивает в окоп: "У тебя
есть противотанковые гранаты?" Утвердительно киваю головой и ныряю под
тонкое перекрытие, в орудийный "карман" - ров длиной метров восемь,
куда закатывают пушку для маскировки и защиты. Сейчас "карман" пуст,
орудие на позиции. Там, в глубине кармана, вместе с моей шинелью, вещмешком
и полевой сумкой, лежат несколько гранат. Нащупываю их в полутьме и как будто
куда-то проваливаюсь… Прихожу в сознание от дыма, забивающего дыхание. На мне
что-то лежит, придавливая к земле, сверху пробиваются языки пламени. Раздвигая
обвалившиеся жерди перекрытия, ветки, солому, выбираюсь наверх. Пылает солома
на обвалившемся перекрытии "кармана".
Первое впечатление - как в немом кино. Вот неподалеку рвется снаряд. Вот рядом,
метрах в ста, стреляет орудие, чувствую, как вздрагивает земля, но ни малейшего
звука, кроме звона в ушах. Оглядываюсь - рядом щель, полузасыпанная сдвинувшейся
от близкого взрыва землей. Воронка рядом еще слегка дымится. В этой щели заваленный
землей лейтенант - на поверхности только голова и одна рука. Вижу, что он что-то
кричит, широко раскрывая рот, но - тишина. Тяну его за ворот шинели. (Мелькает
мысль: "Почему он надел шинель, ведь не холодно?") Отбрасываю руками
рыхлую землю. Наконец помогаю ему вобраться. Лейтенант пригибается, двигается
согнувшись, я - в рост. Я не слышу стрельбы, разрывов - мне не страшно. Только
через несколько часов начали "прорезаться" отдельные звуки, через
несколько дней начинаю слышать все, хотя звон в ушах не прекращается. Так он
и остался, хотя прошло почти пятьдесят лет. Медики говорят: "Вот если бы
начать лечить сразу…"
Лейтенант рассказал, что наша позиция была накрыта артналетом, снаряд попал в перекрытие орудийного кармана и обрушил его, рванув где-то над моей головой, в соломе и жердях перекрытия, второй чуть не похоронил его в щели. По его словам, прошло минуты две, пока я очнулся и выполз, но ведь в его положении время тянулось долго, вероятно, все произошло быстрее…
…Очередная немецкая атака. Позже полковые разведчики говорили, что на участке нашего полка насчитали во время боя до 120 немецких танков. Два-три десятка из них там и остались, подбитые орудиями наших батарей. Возле нашей позиции, слева, метрах в ста, небольшой хуторок - домишко, сарай. Кто-то из отходящей пехоты, видимо, чтобы оправдать свое бегство, машет рукой: "Там, за домом танк..." Мое орудие смотрит в другую сторону. Показываю Шахбазяну направление, ребята дружно разворачивают пушку влево на 90°. Ждем. Но ничего не происходит, ничего не слышно. Беру противотанковую гранату, ползком пробираюсь к домику. Пусто! Ax, чтоб тебя!... Было ли страшно? Пожалуй, больше всего боялся, чтобы не заметили моего страха солдаты. Кажется, не заметили, но смотрели с уважением.
 Солдатская смекалка (одним тягачем три орудия) |
…После очередной стычки, после "обмена орудий на танки" с атакующими фрицами, полк оттягивается немного в тыл. Меня посылают на склад артснабжения армии за новыми орудиями. Нужно получить три орудия, мне дают один "Студебеккер". Бывалый водитель успокаивает: "Ничего, справимся!" Я не был в этом уверен, но доверился смекалке и опыту. Приехали в район склада вечером, выяснилось, что наша очередь подойдет к утру. Водитель отгоняет студебеккер в овраг, где уже расположились на ночлег несколько машин, достает лопату и начинает копать: врезается в стену оврага, чтобы сделать укрытие хотя бы для передней части машины, для двигателя. Прикидывая время, я решаю, что даже если мы вдвоем будем копать до утра, то едва к рассвету поставим машину на место. А ведь утром нам все равно выезжать на склад. Водитель возражает: ночью-то фриц все равно не прилетит, а вот к утру можно ждать "гостей". Склад - место для них привлекательное. Глядя на нас, достают лопаты и водители соседних машин… Утром водитель загоняет машину на склад, ставит задними колесами в кювет, задний борт откидывает, как мостик, и мы вдвоем - вот где пригодились училищные навыки - закатываем одно орудие в кузов. Ствол торчит над кабиной, как у танка. Вторую "зисуху" цепляем на штатный прицеп, на крюк. Водитель ищет кусок троса, чтобы привязать третью. Пришла идея - зацепить ее в обхват дульного тормоза станинами. Вдвоем это не сделаешь, пришлось просить помощи - дело-то минутное. Ура, получилось! К обеду мы уже "дома", орудия уходят на позиции, куда их поставят с наступлением темноты. Пару часов можно подремать…
…Еще один горячий день. Как всегда, ценой больших потерь в танках, немцы вклинились в нашу оборону, они продвигаются быстрее, чем наша пехота и артиллерия успевают отходить. Все перемешались, образовался "слоеный пирог", и сзади, и впереди - и свои, и чужие. Все висит на волоскe, еще немного, и немцы выйдут к переправам… Командование вызывает авиацию. Штурмовики ИЛ-2 буквально "ходят по головам", утюжат все подряд, и в одном овраге, в разных концах его, прячутся от бомб и реактивных снарядов с неба и наши, и фрицы. Гopят уцелевшие от наших пушек танки, вспыхивают схватки между нашей пехотой и вклинившимися немцами. Лишившись танковой силы, фрицы поспешно отходят. Положение восстанавливается. Конечно, тут и наши полегли от своих ИЛов, но другого способа спасти плацдарм нет. Из мемуарной литературы узнаю, что здесь над нами работали штурмовики одного из первой пятерки Героев Советского Союза Н.И.Каманина, и среди них - один из первых космонавтов Г. Береговой.
…В разгар боя прибегает посыльный от комбата. Приказание - перекатить орудия вправо, ближе к позициям первого взвода. Командую "Отбой", пушка в походном положении, двинулись. Сначала поставим в новое место одно, потом другое орудие. Хорошо, что катить под гору, легко и быстро. Заслышав свист снарядов, падаем, расползаемся по кюветам. Налет кончается. Уже одного взгляда достаточно, чтобы понять: стрелять не придется - накатник пробит осколком.
А сверху нас догоняет другой расчет. У командира
орудия на руках, как ребенок, двухпудовый клин затвора. Кричит: "Прямое
попадание! Еле Затвор вытащил". Собираю людей, отвожу в направлении леска,
где должны быть наши.
Нужно пересечь поле, посреди которого, между лесом и нами, огромная скирда,
метров пять высотой и десятки метров длины. Слева немцы простреливают поле пулеметами,
и пробраться от придорожного кювета до скирды можно только ползком по глубокой
борозде - ползти метров двести…
Пропускаю вперед одного за другим своих ребят - во-первых, командир отходит
последним, как капитан с тонущего корабля, а во-вторых, я не так силен и ловок,
как большинство солдат, и буду задерживать движение.
Все уползли, теперь моя очередь. Ползущий впереди останавливается, вжавшись
в землю. Огонь стал очень плотным. Кричу ему, чтобы снял автомат. Он тянет через
голову ремень висящего за спиной ППШ.
Приклад уже задет пулей. Огонь стихает. Видимо, я угадал: торчащий нaд спиной
ползущего солдата автомат был виден пулеметчику. Мне проще - у меня только ТТ.
Ползем дальше. Натыкаюсь на дисковый магазин от автомата, набитый патронами.
Прихватываю с собой.
Сосредоточились за скирдой, смотрим, как двигаться дальше. Нaxoдится хозяин подобранного мною диска: "Вот, смотрите, у меня он приметный, здесь царапина от осколка!"
Вскоре слышу, как сержант выговаривает: "Вот еще растяпа! Лейтенант за тебя подбирать будет?" Хоть я еще не лейтенант, а все же приятно… Вскоре немцы зажгли скирду снарядом, и это нам на руку: прикрываясь дымом, уходим в лес…
…Вечером хороним погибших товарищей. Завернутые в плащпалатки тела уложили в полузасыпанный и слегка подправленный окоп. Однополчане, с которыми не успел еще познакомиться. Двe короткие речи. Глухо сыплется земля. В темноте вспышки выстрелов офицерских пистолетов. Салютyю вместе со всеми... Могила отмечена на командирской карте, а тут никакого знака. Кто знает, чьей будет эта земля завтра, послезавтра…
...Перед орудием, прикрывая его спереди, широкая лощина. На той стороне лощины танк, удобно подставивший борт. Наводчик ловит его в перекрестье. Танк не тяжелый, да еще в борт - тут вполне хватит бронебойного, которым заряжено орудие. Пулеметчик, расположившийся рядом (в ИПТАПе при каждом орудии есть пулемет, станковый или ручной), видит, как из лощины прямо перед орудием показался лоб тяжелой машины, длинный ствол с характерным набалдашником дульного тормоза. "Тигр"! Наводчик орудия еще не видит его в поле зрения панорамы. И пулеметчик дает очередь по танку, как дробью в слона, чтобы привлечь внимание наводчика. Ствол пушки мгновенно опускается, выстрел, и бронебойный снаряд рикошетирует от лобовой брони. А ведь всего полсотни метров! "Подкалиберный!" - отчаянно кричит наводчик. Лязгает затвор, проглотив патрон. К счастью, и орудие танка и его водитель смотрят вверх, пока танк еще не вылез из лощины. Подкалиберный снаряд почти в упор попадает под нижний обрез башни. Видимо, внутри что-то вспыхнуло, изо всех щелей машины коротко блеснуло голубым светом. Машина не загорелась, но экипаж пытался выскочить через люки. Пулеметная очередь кончает дело…
…В роще собираются уцелевшие после тяжелого боя
солдаты, сидит на пеньке комбат Яцук. Перед ним на пустом снарядном ящике какие-то
бумаги. Он просматривает их одну за другой и подписывает. Подхожу сзади, смотрю
через плечо. Старший лейтенант собирается подписать уже заготовленное извещение
о моей гибели - "похоронку". Хлопаю его по плечу, он оборачивается:
"А, ты жив!" - "похоронка" скомкана и летит в сторону…
Появись я минутой позже, извещение было бы отправлено по адресу. Впрочем, по
какому адресу? Ведь в полку нет моих документов, они так и не были приняты и
уже успели сгореть...
Мои солдаты подзывают: "Товарищ лейтенант!" Упорно не признают слово "младший". Что это? Признак уважения или привычка к званию моего погибшего предшественника? "Товарищ лейтенант! Поешьте!" Большая корзина сырых яиц. Больше нет ничего: ни хлеба, ни соли, - но глотаю десяток, одно за другим, сырыми, отбрасывая пустые скорлупки. Если бы еще музыкальный слух, можно на оперную сцену. Что делать, ведь неизвестно, когда еще удастся "заправиться".
…Уже стих накал летних боев, положение нашей обороны
стало прочным, и может быть поэтому ослабли осторожность и внимание. Нарвался
на случайный выстрел. Ощущение такое, как будто по ноге одновременно с двух
сторон ударили чем-то твердым. Сразу не понял, в чем дело. Сгоряча сам сдернул
сапог; наверно, чуть погодя пришлось бы резать его - пробит сустав, и при попытке
двинуть ступней сильная боль. Рядом уже были солдаты, но, вспомнив уроки Артамонова,
снял ремень и наложил жгут. Кобуру с пистолетом передал наводчику Кочеткову
- оружие у меня было "собственное", неучтенное, и его не нужно было
передавать как-то официально.
Помогли мне добраться, а проще сказать, почти на руках вынесли к тому мосту,
куда могла подойти наша полковая "санитарка" - трофей французского
происхождения марки "Рено". Водитель, здоровенный дядя, один погрузил
меня в кузов, взял на руки, как ребенка, и когда я спросил, не тяжело ли, он,
смеясь, рассказал, что когда на эту трофейную машину сказалось несколько претендентов,
то одного из них вот так же, на руках, вытащил, а остальные предпочли ретироваться.
В медсанбате какой-то дивизии он также отказался от помощи и один затащил в операционную. В большой, просвечивающей на солнце палатке несколько операционных столов, одновременно оперируют нескольких раненых, и пока готовятся взяться за меня, можно наблюдать все происходящее рядом: засученные до локтя окровавленные халаты, блестящие инструменты… Cестра неловко пытается снять видимо незнакомый жгут из поясного ремня. Я показываю: "Вот так!" "Ну-ка, ну-ка, еще раз!" Я снова затягиваю и распускаю жгут. "Вот здорово!"
Тем временем уже приготовлен большой шприц, в ногу вокруг сустава вгоняют полстакана какого-то лекарства, отчего нога раздувается и деревенеет. Хирург разрезает крест-накрест ногу около входного отверстия, отодвигает края и, видимо, чтобы отвлечь мое внимание, советует запомнить: "Разрез 9 на 6 сантиметров".
"Теперь держись, придется потерпеть!" Нa какое-то подобие шомпола наматывается пропитанный чем-то бинт, и этим инструментом, пропуская насквозь, чистят пулевой канал раны. Наверно, местный наркоз мало действует на сустав, глаза лезут на лоб, по лбу и лицу течет пот, сижу, сцепив зубы, вцепившись руками в края стола так, что побелели суставы пальцев. Наконец, перевязка, гипс, и - на эвакуацию в армейский госпиталь.
|
|
|
|
|
|