ГЛАВНОЕ МЕНЮ   АРХИВ ВОСПОМИНАНИЙ   ДОКУМЕНТЫ   СРАЖЕНИЯ   ТАНКИ   АРТИЛЛЕРИЯ

Юрий Иванович Корякин

Оборотная сторона победы

…Разница во впечатлениях от прифронтовой обстановки для нас, заполярников, была огромная. Безлюдье, валуны, леса и болота сменились дымящимися развалинами, воронками от бомб, городами с горящими улицами, там и сям лежащими трупами, густой освоенностью территории, непривычного для нас вида красивыми, добротными домами, черепичными крышами ухоженых усадеб и кирх и невиданными для нас отличными автобанами….

…Ко всему прочему мы, прибыв только что из морозной, заснеженной и голодной Вологды, внезапно попали в раннюю весну, яркое солнце. На этом фоне наши полушубки, шапки-ушанки и валенки, шлепавшие по лужам, выглядели нелепо, дико, пугали местных немцев, вызывая смех и издевки солдат из других частей…

…Бежит посыльный, машет мне рукой, кричит: “Старшина, к командиру роты!” Бегу. Ротный, застегивая планшет, прерывает мой доклад: “Видишь знак? От него дорога к группе домов, узрел? Развернешь свою рацию там и быстро вертайся. Штаб,- кивнул в сторону дома,- разместится тут. Усёк?” Через несколько минут с напарником Димкой уже подходим к дорожному знаку с надписью “Аикфир”. Подходим к крайнему дому деревни. Оглядываемся. В деревне, кажется, ни души. Дом добротный, двухэтажный, с мансардой. Рядом растет большое дерево, до которого можно дотянуться, стоя на крыше. Если влезть выше на дерево, закрепить там антенну и спустить её в мансардную комнату, будет в самый раз, надежная связь. Но надо в дом. Три года фронта научили быть осторожным. С автоматом наготове, след в след (благо, валенки мокрые) поднимаемся на крыльцо, привязываем веревку к ручке, отойдя назад, укрывшись за дерево, дергаем. Дверь с шумом распахивается. Уже смелее заглядываем внутрь: небольшая прихожая, пусто, слева дверь. Снова дергаем ручку. И уже, топоча намокшими валенками с прилипшим к подошве песком и землей, появляемся на пороге во всей своей заполярной красе с автоматами наперевес.

До конца жизни не забыть мне дикий, пронзительный вскрик невысокой девчушки лет 15-16, метнувшейся с вскинутыми руками навстречу из-за стола, стоявшего посредине большой, богато обставленной комнаты. Мгновение, и она колотит меня кулаками в грудь по меховым отворотам засаленного полушубка, повторяя: “Их бин кранк! Их бин сифились!” Схватив девчонку за руку и отстраняя её, оборачиваюсь к Димке:“Чей-то она, а? Понял?” Димка осклабился: “А то нет”. Да я и сам все понял, скорее сдуру спрашивал. Держа рыдающую взахлеб девочку за руку, размышляю: “На дьявола она мне со своими соплями, нам же наверх надо, в мансарду? Отпустишь – черт знает, что натворит”. Говорить с ней - ни я, ни Димка по-немецки ни бум-бум. Врезать ей, что бы не путалась под ногами, рука не поднимается: девчонка же, дура. В растерянности оглядываюсь, ища лестницу. Её не видать. Димка опережает:“Дверь!” Она у меня за спиной, рядом с той, через которую мы заявились. Делаю шаг к ней; девчонка вырывается, опережая меня, прижимается спиной к двери и снова в отчаянии кричит: “Нихт, нихт”. И опять за своё: “Их бин…” Это уже мне кажется подозрительным. Отшвыриваю девчонку, кричу Димке: “Держи её!” – и с автоматом наизготовку ударом ноги распахиваю дверь, заметив, что она открывается внутрь. Из полумрака чулана с маленьким оконцем раздаются стенания, причитания и детский плач. Заглядываю. Мать честная! На скамейке и на полу сидят несколько человек. Приглядываюсь: старик, три женщины и четверо детей. Все голосят, и у всех на коленях и рядом полные корзины и баулы со скарбом. Вроде как в дорогу собрались. Ну, а если бы я запулил туда очередь? Ну дела!..

Буквально обалдев, оборачиваюсь к напарнику, державшему девчонку. В этот момент слышим шум подъезжающей машины. Оба вскрикиваем: “Немцы, ложись!” Я валюсь у порога, Димка, повалив девчонку и зажав ей рот, смотрит в сторону окна , откуда шум. Семья в чулане замолкает. Мотор выключили, послышались голоса, чьи - не разобрать. Наступает тишина, лежим. Словно на Судном дне, вдруг брякнул один удар напольных старинных часов. Шарю рукой у пояса, достаю гранаты. Девчушка при виде их опять в голос заныла. Димка, матерясь, прижимает её голову носом к ковру. Затем ползет к окну, не выпуская её руку. Она хлюпает носом, ползет рядом. С угла окна “кавалер” осторожно заглядывает на улицу и неуверенно мямлит: “Навроде наши”. Я ему: “Навроде! А вдруг нет?” “Не, - отвечает, продолжая смотреть, - точно, славяне”, – и встает. Она тоже. Голоса приблизились, слышна команда: “Становись, примкнуть штыки”. Уф, отлегло… Димка поворачивает девчушку лицом к чулану, дает ей коленкой под зад, добавляя: “Вали, тютя, к своим, тоже нашлась.” Та – бегом: натерпелась.

Выходим на крыльцо. Нас мгновенно замечают несколько солдат. И нам: “Вы кто? Руки вверх!” Тут уж мы, забросив автоматы за плечо, разрядились от души, по-русски, за все сразу. В том числе за их пижонские, вышедшие из военной моды дурацкие винтовки с приткнутыми штыками, за новехонькое обмундирование солдат явно из войск НКВД: фуражки с околышами, длинные, канадского серо-голубого сукна шинели (очень ценились на фронте) с гладкими щегольскими чистенькими погонами, новехонькими сапогами, а не обмотками, как у пехотуры. Из-за грузовика выскакивает капитан: “Отставить! Кто такие?” Объясняем. Подходит к нам, закуривает “Беломор”, протягивает пачку. Это подкупает, видать, из фронтовиков, говорит по-свойски: “Вот что, ребята, сейчас подойдут ещё машины, будем выселять деревню. Начнем с того конца. В вашем распоряжении пара часов, если что надо”. Чуть ухмыльнулся. “Но не советую тут оставаться долго, насмотритесь. Про Ялтинскую конференцию слыхали? То-то. Полякам отдают этот край”. Кивнув на дома, вдохнул: “А жили богато, нам бы в рязанскую”. Словно опомнившись, вдруг строго отрубает: “Чешите лучше отсюда и доложите своим”. Дружно киваем: “Есть доложить”, – и ходу...

НВО 7-13 мая 1999